История создания диска по волне моей памяти

Обновлено: 07.07.2024

У меня неплохие гены. Перед глазами пример моей мамы, которой уже 107 лет. Она живет в Париже, рядом со мной, но совсем одна, потому что ей нравится быть независимой. Она невероятная: у нее ясный ум, и она всегда обыгрывает меня в бридж. Отлично выглядит, имеет даже ухажеров. Потому свобода — это одно из главных условий. Не надо бояться возраста, надо бояться быть скучными, вечно сердитыми и озлобленными на весь мир. © Катрин Денев, 2018 год

Алиса Фрейндлих не любит интервью. Но если говорит, то каждая фраза претендует на мрамор, бронзу и звание афоризма. В них мудрость, спокойствие и неотразимое обаяние актрисы. Я не испытываю удовольствия, видя, что люди вместе с прочими свободами обрели свободу от совести. Чем дольше человек хранит в себе детство, тем дольше сохраняется данное ему от природы дарование. Жизнь без искусства была бы скучна. Жизнь — имя прилагательное. Дышится прерывисто — живется с интересом. Мне не ин

Искусство натюрморта в живописи художницы Риммы Вьюговой

Советский и российский кинорежиссёр, сценарист, актёр, поэт, драматург, телеведущий, педагог, продюсер; народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР и Государственной премии РСФСР им. братьев Васильевых.

И случилось чудо Дома были гости. Гости у них были почти всегда. - Всё пьют, пьют, бутылок полно, а еды совсем нет. Хоть бы хлеба кусок найти. но на столе одни окурки и пустая консервная банка из под кильки, - Лёня ещё раз внимательно оглядел стол, ничего нет. - Ладно, мама, я пошел, - сказал мальчик и стал медленно натягивать свои рваные ботинки. Он еще надеялся, что мама все-таки остановит его, все-таки скажет, - Куда же ты, сынок, не поемши, да и холодно на улице. Сиди дома. Сейчас я сварю

Он всегда ждал от мамы ласковое слово, но она не любила говорить ласковые слова. Слова, которые она говорила, были похожи на колючки, от которых Лёне хотелось съёжиться и спрятаться. В этот раз он решил, что уходит навсегда. Лёне было шесть лет и он считал себя вполне взрослым. Для начала мальчик решил заработать денег и купить булочку, может даже две булочки, его желудок урчал и требовал пищи.

Немного Юмора . Забавный рассказ Славы Сэ о поисках истины обеспокоенным мужем.

Кто-то в лифте написал «Лена – проститутка». И всё: ни фото, ни расценок. Творческое амплуа не указано. Не ясно также, хорошо или плохо, что Лена такая. И если захочется пойти её пристыдить, то куда обращаться? Вот о чём думали мужчины в лифте. Женщин больше волновал нравственный облик подъезда. Они понимали, маркетинговое несовершенство объявления не долго будет препятствием. Оглянуться не успеешь, мужья станут возвращаться после рыбалки с чеками на рыбу и запахом Lanvin Eclat d`Arpege Arty

18 ноября - 94 года со дня рождения режиссера Эльдара Рязанова.

Он был не только талантливейшим режиссёром, актёром и сценаристом. Эльдар Александрович Рязанов был ещё тонко чувствующим поэтом, оставившим после себя удивительные стихи — неравнодушные, полные боли и грусти… и в то же время тёплые, искренние, родные… Меж датами рожденья и кончины (а перед ними наши имена) стоит тире, черта, стоит зн

Эльдар Рязанов 18 ноября 1927 г-30 ноября 2015 г. К дню рождения талантливого режиссера и поэта.

Хочется легкого, светлого, нежного, раннего, хрупкого и пустопорожнего, и безрассудного, и безмятежного, напрочь забытого и невозможного. Хочется рухнуть в траву непомятую, в небо уставить глаза завидущие и окунуться в цветочные запахи, и без конца обожать все живущее. Хочется видеть изгиб и течение синей реки средь курчавых кустарников, впитывать кожею солнца свечение, в воду, как в детстве, сигать без купальников. Хочется милой наивной мелодии, воздух глотать, словно ягоды спелые, чтоб

Вы знаете, как орлица выбирает себе отца для своих орлят? Она делает такую интересную вещь. С дерева или куста она отламывает веточку, берёт её в клюв, поднимается на большую высоту и с этой веточкой начинает там кружить. Вокруг самки начинают летать орлы, тогда она бросает эту ветку вниз, а сама смотрит. И вот какой-то орёл подхватывает эту ветку в воздухе, не дав ей упасть, а затем приносит её к самке очень аккуратно, из клюва в клюв. Орлица берёт эту ветку и опять бросает вниз, самец вновь е

Вы отметили максимальное количество друзей (64) на этой фотографии.

В данный момент вы не можете отметить человека на фотографии. Пожалуйста, попробуйте позже.

Чтобы отметить человека, наведите на него курсор и нажмите левую кнопку мыши. Чтобы отметиться на фото, наведите на себя курсор и нажмите левую кнопку мыши.

Диск «По волне моей памяти» был записан на студии грамзаписи «Мелодия» звукорежиссером Николаем Данилиным. Это была чуть ли не первая из советских долгоиграющих пластинок с оригинальным концептуальным содержанием.

Альбом задумывался Тухмановым в 1974 году как единое концептуальное произведение, по духу напоминающее альбом Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band группы The Beatles 1967 года. Тухманов вспоминал, что записывался альбом в секретности, у него в домашней студии, и никто не знал, что должно было получиться в итоге. На худсовете музыка была представлена как классика, а стихи — как совершенство безобидной древней поэзии. Для ЧССР часть тиража была выпущена с этикетками «Supraphon» — «Melodija» и укомплектована обложкой с названием «Na vlně mých vzpomínek». Арт-роковые композиции на стихи известных поэтов различных стран, подобранные Татьяной Сашко, блестяще исполнили молодые талантливые вокалисты: Беликов («Аракс»), Мехрдадом Бади («Арсенал»), Владислав Андрианов («Лейся, песня!»), Людмила Барыкина («Надежда»), Игорь Иванов («Надежда»), Александр Барыкин («Самоцветы»). Музыкальное сопровождение было за Давидом Тухмановым (фортепиано, орган, синтезатор, электропиано), медной группой ансамбля «Мелодия» под управлением Георгия Гараняна, а также струнной группой Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и телевидения.

Давид Тухманов 1977г . Как утверждают специалисты, многие музыкальные фрагменты напоминали ранее известные западные композиции. Но ощущение гордости за то, что «и у нас тоже так умеют, если захотят», сделали этот диск по-настоящему культовым.Пластинка обещала быть весьма необычной. Готовилась и записывалась она в строжайшей тайне. Никто кроме Тухманова и Сашко не знал, что в итоге должно получиться. Исполнители, участвовавшие в записи, записывали положенные им песни и о дальнейшей их судьбе ничего не ведали. Даже названия песен держалось в секрете. Вот как вспоминает об этом Владислав Андрианов, в то время солист ВИА «Лейся, песня», записавший заглавную песню диска: «Я был в Ростове на каникулах. Позвонил Адик: -Можешь прилететь? Через несколько часов я уже сидел у него дома. Мне дали нотную бумага, на ней строчка текста, сверху написано «Опус №40″.Таня Сашко, первая жена Тухманова …, мне говорит: -Ты должен ЭТО спеть так, чтобы тебя никто не узнал.-Это как?-Как хочешь, хоть на голову становись! А техника исполнения этого «Опуса» и так самая сложнейшая. Помню, приехали в студию в половине пятого, а вышел я в два ночи! Мы же тогда ничего не знали о его планах — записали и записали. А пластинка стала революцией в советской музыке для того времени». В новой работе был использован прежний принцип — цикл без какого-либо определенного сюжетного стержня, объединяемый эмоциональным и философским настроем. Но если пластинка «Как прекрасен мир» создавалась без заранее обдуманного плана — просто появился материал, к которому затем добирались, дописывались другие песни, — то литературная основа нового диска была уже определена заранее.

Владислав Андрианов . Стихи на этот раз принадлежали преимущественно не современным поэтам, а классикам (Сафо, ваганты, Гете, Мицкевич, Шелли, Верлен, Бодлер). Этот подбор из десяти стихотворений, определивший идейно-образную сторону сюиты, выполнила жена композитора — его друг и активный помощник Татьяна Сашко, ставшая, таким образом, продюсером диска, то есть человеком, определившим столь важную для любой пластинки ее внешнюю форму.

Татьяна Сашко . Что же составило эту поэтическую канву будущей музыки? Устами величайших лириков всех времен, от Сафо до Анны Ахматовой и кубинского поэта Николоса Гильена, в ней повествуется о круговороте жизни, о верности друзьям и красоте земной любви, о непреходящей ценности искусства — вечных, отстоявшихся во времени идеях.

Игорь Иванов . Неожиданный прием: в четырех песнях из десяти автор заставляет звучать язык подлинника — «Доброй ночи» Шелли исполняется по-английски, «Сентиментальная прогулка» Верлена, «Сердце мое, сердце» Гете и «Посвящение в альбом» Мицкевича — по-французски и соответственно по-немецки и по-польски, наряду со строчками русского перевода. Чего добился этим композитор? Ну, прежде всего — особенной достоверности интонационной палитры. Но в большинстве случаев он просто стремился сохранить поэтическую точность подлинника. Так, например, в русском переводе верленовской «Сентиментальной прогулки» одна из строк звучит следующим образом — Я шел, свою печаль Сопровождая. В то время, как у поэта сказано буквально — Я шел прогулять мою боль. Что, конечно, имеет несколько другой, более жесткий привкус. Перевод смягчил, почти совсем снял этот оттенок душевного страдания.

Диск «По волне моей памяти» был записан на студии грамзаписи «Мелодия» звукорежиссером Николаем Данилиным летом-осенью 1975 года.
Матрица, печать первого тиража и выход альбома в продажу - лето-осень 1976 года.

Музыкальное сопровождение было за Давидом Тухмановым (фортепиано, орган, синтезатор, электропиано), медной группой ансамбля «Мелодия» под управлением Георгия Гараняна, а также струнной группой Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и телевидения.

Как утверждают специалисты, многие музыкальные фрагменты напоминали ранее известные западные композиции. Но ощущение гордости за то, что «и у нас тоже так умеют, если захотят», сделали этот диск по-настоящему культовым.
Пластинка обещала быть весьма необычной. Готовилась и записывалась она в строжайшей тайне. Никто кроме Тухманова и Сашко не знал, что в итоге должно получиться. Исполнители, участвовавшие в записи, записывали положенные им песни и о дальнейшей их судьбе ничего не ведали. Даже названия песен держалось в секрете.

Владислав Андрианов, в то время солист ВИА «Лейся, песня», записавший заглавную песню диска:

Литературная основа нового диска была определена заранее.

Стихи принадлежали преимущественно не современным поэтам, а классикам (Сафо, ваганты, Гете, Мицкевич, Шелли, Верлен, Бодлер).

Этот подбор из десяти стихотворений, определивший идейно-образную сторону сюиты, выполнила жена композитора — его друг и активный помощник Татьяна Сашко, ставшая, таким образом, продюсером диска, то есть человеком, определившим столь важную для любой пластинки ее внешнюю форму.

Неожиданный прием: в четырех песнях из десяти автор заставляет звучать язык подлинника — «Доброй ночи» Шелли исполняется по-английски, «Сентиментальная прогулка» Верлена, «Сердце мое, сердце» Гете и «Посвящение в альбом» Мицкевича — по-французски и соответственно по-немецки и по-польски, наряду со строчками русского перевода.

Она поражала уже обложкой - разноцветной, с таинственными нарисованными фигурами, совершенно не похожей на однообразные полосатые конверты для грампластинок тех лет. Но главное было в песнях, абсолютно новых для советской эстрады: стихи Волошина и Сафо, Верлена и Гете, положенные на сложные мелодии, звучащие под арт-роковые гитары и электронику в исполнении молодых, мало кому известных музыкантов.

Музыканты, песни, студия, оформление диска - всем этим Тухманов с женой Татьяной Сашко тогда занимались сами. Мы попросили вспомнить об этой работе ее непосредственных участников, авторов и исполнителей. И начали, конечно, с главного виновника торжества.

- Это было примечательное время в музыке, середина 70-х, - вспоминает Давид Тухманов. - Существовала советская песня с ее замечательными чертами, художественными и поэтическими, в СССР начали проникать новые веяния западной музыки, фирма "Мелодия", государственная организация, начала думать о коммерции, чуть посвободнее стало в прохождении материала. Я, написав к тому времени несколько популярных песен, чувствовал, что мои композиторские возможности не полностью реализуются. Захотелось в качестве эксперимента соединить то, чем я владел в области классики, с ритмическими формами популярной музыки - электронным звучанием, аранжировкой.

Я был уверен, что эта музыка слишком сложна, чтобы стать популярной

И соединить это все с настоящей поэзией.

Давид Тухманов: Классическая поэзия в соединении с музыкой, которую можно назвать и эстрадной, - это было ново. Тексты для нас, конечно, были первичны, мы долго искали стихи, которые могли бы уложиться в форму песен и звучать современно. В том числе и те стихи, что для пения не предназначались. На диске "По волне моей памяти" были в основном переводы, но я решил использовать и цитаты на языке оригинала, намекая на то, что поэзия-то, в принципе, непереводима.

А по какому принципу вы подбирали музыкантов?

Давид Тухманов: Я чувствовал, что не могу в традиционной эстрадной песне реализовать свои композиторские возможности. Фото: Владимир Савостьянов / ТАСС

Давид Тухманов: Пение в современной манере с трудом приживалось на нашей эстраде, считалось, что нужно петь классически поставленными голосами и лучше без микрофона. Но микрофонное пение позволило выявить в голосе новые краски! И я искал людей современных, молодых, увлеченных музыкой. Работал устный телеграф, мы узнавали, что есть такой музыкант, такой певец, вот ребята из Риги, вот из Москвы. Люди играли в ансамблях при ДК, в ресторанах и с радостью хватались за возможность участвовать в проекте, сделать записи. Может, они были не слишком опытны, но внутренне готовы, чтобы это исполнять.

А как вы понимали, что, скажем, Александр Барыкин нужен вам для Бодлера, а солист "Арсенала" Мехрдад Бади - для Волошина и Шелли?

Давид Тухманов: Я искал певцов, когда песни уже были сделаны. Искал, исходя из того, как бы мне хотелось эти песни услышать, в моей голове они звучали в определенном голосе, тембре, и я старался найти тех, кто ближе к моему "слышанию" подходил. И, по-моему, все справились, обо всех ребятах воспоминания самые чудесные.

Ваши солисты не могли вынести тексты из студии, о самом диске знали лишь посвященные. Владислав Андрианов говорил, что вы просили его петь "так, чтобы не узнали". Опасались, что работу с песнями на стихи неведомых поэтов прикроют?

Давид Тухманов: Ну, Слава, которому досталась сама песня "По волне моей памяти", мог бы и не стараться - его тогда мало кто знал. А мне просто не хотелось афишировать все раньше времени, мы старались работать так, чтоб поменьше народу было кругом. Чтобы не спугнуть. Я и на худсовете играл и пел эти песни очень мягко, на манер классики, а после того, как худсовет все утвердил, мы могли писать, петь, играть и записывать что угодно, опасаться было нечего.

А потом надо было поскорее иметь на руках готовую работу.

Давид Тухманов: Да, чтоб она быстро проскочила через все инстанции, и начался бы ее официальный выпуск. "Волна" должна была дойти до магазина.

А вы предполагали такой ее успех, миллионные тиражи?

Давид Тухманов: Нет, конечно. Я считал, что работа сложная, эстетически слишком изысканная и вряд ли будет популярна. Повторяю, это был очень короткий период культурной жизни страны, когда сошлись очень многие вещи, ни до, ни после уже не сходившиеся. Что подтверждает моя дальнейшая творческая жизнь: я написал много вещей разной степени успеха, но повторения "По волне моей памяти" уже не случилось.

И популярней песни, чем "Во французской стороне", уже не появилось.

Давид Тухманов: Это был самый простой номер, единственный на диске, приближавшийся к песне традиционной, с куплетом-припевом. Люди лучше всего воспринимают ту музыку, которую понимают.

Из первых уст

Сергей Беликов, певец:

Давид Федорович меня, музыканта группы "Аракс", нашел сам, позвонил, пригласил к себе домой, это было в конце зимы 76-го. Он жил где-то в переулках в районе Тверской. О сути проекта - подать классическую поэзию в современной музыкальной обработке - мне рассказала его жена Татьяна Сашко, как я потом узнал, подбиравшая тексты. А Давид Федорович сразу увлек меня к роялю. Что-то напел, наиграл, дал в руки ноты. Помню, мы сразу репетировали три номера - видно, так он определялся, кому какую песню поручить. В моем исполнении ему понравилась "Сентиментальная прогулка" на стихи Верлена - тонкая, поэтичная, воздушная.

Эту воздушность Тухманов из меня и вытягивал на репетициях, требуя передать на одном дыхании все "струящиеся закаты", переходы с тихого звука на громкий. Он добивался, скажем, чтоб в строке "Вставал туман, как призрак самого отчаянья" слово "отчаянье" прозвучало и правда отчаянно, драматично. В "Араксе" такого не требовалось, и когда песня зазвучала, я понял, что Тухманов реально раздвинул мои исполнительские рамки.

Запись мы делали не на "Мелодии", а на новой студии при каком-то медицинском центре на пересечении Рублевки и МКАД, видно, Давид Федорович страховался от лишних ушей. Я писал голос уже на записанный "инструментал", а аппаратура там была попроще, чем на "Мелодии", так что если Тухманова с Сашко что-то не устраивало, приходилось перепевать целыми куплетами.

Игорь Иванов, певец:

Помните, в фильме "Вий" семинаристы во главе с Куравлевым выходят с занятий с песнями, криками, "отвязываются" на всю катушку? Вот и в песне "Из вагантов", по мысли Тухманова, все должно было быть таким же веселым, бесшабашным.

Она была самой популярной на диске. Ее часто играли на танцах, пели все подряд, с ней случались всякие курьезы. Помню, на гастролях с "Поющими сердцами" в Боливии наши конферансье Лифшиц и Левенбук объявили "Во французской стороне" как песню беззаботного студента, а там тогда были студенческие беспорядки, студентов сажали в тюрьмы. Зал загудел, посол прибежал, схватившись за голову, но я ее все равно пел, а народ танцевал. "Во французской стороне" производила на всех ошеломляющее впечатление, ведь тогда во всем мире думали, что советские артисты знают только "Калинку" да хороводы водят, как ансамбль "Березка".

В "Вагантах" была очень красивая кода, конец песни, ее потрясающе играл на гитаре Борис Пивоваров, гитарист из ВИА "Верные друзья". Кода была длинная, с импровизациями, гораздо длиннее, чем на диске. Жаль, Тухманов не взял ее в окончательный вариант.

Александр Шварц, автор обложки диска "По волне моей памяти":

Наша работа шла так: Адик Тухманов приглашал меня домой, играл мелодии, я стоял у рояля, слушал, а дома отрисовывал идеи, на которые меня эта музыка вдохновляла.

Самый первый эскиз был зарублен начисто. На нем не было полосатого фона, все было зарисовано пером, и это были аллюзии с нашей действительностью: фрагменты Кремля, космос, ракеты и много чего еще - хотелось в одном рисунке показать всю цивилизацию. Обложка была признана "не соответствующей идеалам социалистического реализма".

Во втором варианте все было просто: Адик стремился к совершенству в музыке, а я решил отразить совершенство человеческого духа. Там была большая композиция, состоящая кроме мудреца, статуи Афины и мотоциклиста еще из 15-20 фигур. Худсовет почти все их вырезал, буквально ножницами.

Но и эта обложка живет уже 40 лет, конечно, прежде всего благодаря музыке.

Давид Тухманов о судьбе своего альбома «По волне моей памяти»

По случаю недавнего 80-летия Давида Тухманова фирма «Мелодия» презентовала впервые оцифрованные и отреставрированные альбомы композитора — «По волне моей памяти» (1976), «Сама любовь» (1985), «Электроклуб» (1987). Борис Барабанов расспросил Давида Тухманова о том, как записывался легендарный альбом «По волне моей памяти» и как сложились судьбы тогдашних исполнителей.

Фото: Владимир Бертов / PhotoXpress

— Скажите, вы как-то участвовали в процессе переиздания?

— Нет, не участвовал. Я не очень представляю себе, как регулируются такие переиздания, честное слово. На сегодняшний день весь этот цифровой мир для меня какое-то неуправляемое пространство. Я же могу только зайти в YouTube, набрать свое имя, посмотреть, что выкладывают люди, и составить впечатление о том, что из моих старых вещей по-прежнему популярно и живет своей жизнью, от меня не зависящей. Половина исполнений — это, конечно, самодеятельность, но встречаются и очень интересные исполнения. По-видимому, по какой-то причине люди испытывают потребность возвращаться к этим моим произведениям.

— Несколько лет назад я был в гостях у одного нашего бывшего соотечественника в Лондоне, и он демонстрировал мне свою аудиосистему, которую по винтику собирал, чтобы добиться идеального звучания. Он подвел меня к огромному стеллажу, уставленному виниловыми пластинками, и из всего многообразия своей коллекции выбрал диск «По волне моей памяти», чтобы на его примере показать свой идеальный домашний саунд. Скажите, во время записи этого альбома вы уделяли какое-то особое внимание звучанию? Это отличалось от обычной работы в советских студиях?

— Начнем с того, что задачей номер один для меня тогда была именно реализация этого сочинения в форме виниловой пластинки. А других вариантов-то, собственно, и не было. Мне нужно было собрать музыкантов, работавших в разных местах, и записать с ними именно сюиту, последовательность произведений, объединенных общим замыслом. Как вы понимаете, мы работали на аналоговой аппаратуре. Я принимал участие в этой работе на равных со звукорежиссером. Огромный старый пульт, многодорожечные магнитофоны, сложный микс, иногда многоступенчатый, когда нужно было сначала свести отдельные элементы записи, а эти элементы потом собирались в следующую, более сложную цепочку. Мы выверяли баланс и следили за тем, чтобы наши произведения хорошо звучали именно на высококачественных динамиках. Так что я был бы вполне удовлетворен, если бы наш альбом остался навсегда в том виде, в котором мы его создали, и подтверждение тому — ваш рассказ об этом лондонском аудиофиле.

— А были у вас какие-либо зарубежные ориентиры? У нас ведь такую музыку тогда никто не играл.

— Конечно. И King Crimson, и Jethro Tull, и Led Zeppelin, и Фрэнк Заппа — мы всё внимательно слушали. В целом я охарактеризовал бы эту музыку как «арт-рок». И я ставлю себе в заслугу то, что тексты на русском языке удалось совместить с такой музыкой. Вся масса популярной западной музыки звучала, естественно, на английском, и я боялся, что особенности русского языка будут препятствием для работы в более жестких ритмических формах. Здесь требуется несколько иная расстановка слов и акцентов. Тем не менее удалось сохранить естественную природу русского языка, не искажая произношение. Я сам до сих пор удивляюсь, что у меня это получилось.

— Насколько то, что получилось, соответствовало замыслу, который был у вас в голове?

— Единственное, что не удалось сделать, это включить в наш цикл произведение на старинные стихи китайского поэта Ду Фу. «В лодке с высокою мачтой тихою ночью плыву я…» Эта композиция существует только в моей памяти, даже ноты не записаны. Эта вещь не выдержала бы никакой худсовет. Отношения с Китаем в 1976 году были очень сложные. Классические поэтические тексты — это фактически то, что помогло мне протащить через худсоветы достаточно новаторскую музыкальную форму. Я много работал в общепринятом песенном жанре и отлично понимал, что «По волне моей памяти» создается в принципиально ином русле. В худсоветах сидели люди старшего поколения, мыслившие категориями массовой песни, а я на их фоне был «молодым композитором». Мне кое-что позволяли, у меня к тому времени уже было имя. Но если бы я включил эту песню в альбом, то он мог вообще не увидеть свет. К слову, я и не рассчитывал на широкий резонанс этого проекта. Мне казалось, что аудитория нашего альбома — это меломаны, любители такой вот музыки. Там ведь все было новое. И певцы неизвестные, и пели они не так, как тогдашние звезды.

— Как вышло, что такие яркие участники проекта, как Александр Лерман («Сердце мое, сердце»), Мехрдад Бади («Я мысленно вхожу в ваш кабинет», «Доброй ночи») и Наталья Капустина («Из Сафо») вскоре после записи и даже во время подготовки альбома к выходу эмигрировали из СССР?

— Наверное, они действительно очень были увлечены этой западной музыкой и не находили в тогдашнем СССР применения своим музыкальным пристрастиям. Я впоследствии с ними не контактировал, был только один или два телефонных разговора с Наташей Капустиной, которая вместе с мужем уехала в США и строила там артистическую карьеру. Честно говоря, вскоре для меня самого альбом «По волне моей памяти» перестал быть интересным, к этому периоду своей жизни я не возвращался. И только спустя несколько лет я обнаружил, что эта музыка продолжает жить и вызывает интерес у людей разного возраста и вкусов. Но сам я в последние два десятилетия от песенного жанра совсем отошел. Меня интересует оперный жанр, и, наверное, в этом смысле ничего меняться больше не будет. Я сочинил две оперы — «Царица» (это эпизоды из жизни Екатерины Великой) и «Иосиф и братья» по знаменитой библейской легенде. «Царице» несказанно повезло. Несмотря на все трудности постановки нового оперного произведения, она попала в репертуар театра «Геликон-опера». Это большая редкость в наше время. Что касается «Иосифа и братьев», то с этим произведением полная неизвестность. Но я не теряю надежды на то, что когда-нибудь зритель ее услышит.

Читайте также: