То дело произошло лет двадцать назад когда в ахуан скайпе не было и половины домов

Обновлено: 06.07.2024

Кайл Риттенхаус. Фото: Sean Krajacic / The Kenosha News / AP

«Медиазона» рассказывает об этом удивительном процессе, в котором для обвиняемого и жертв уже были наготове нарративы вне зависимости от вердикта.

Первая кровь

«Я готова к последствиям», — говорит в сторону Лакиша Букер в первые секунды соединения с оператором экстренной службы 911 днем 23 августа 2020 года. Девушка попросит выслать полицию: отец трех ее детей Джейкоб Блейк, отношения с которым не сложились, приехал на день рождения сына, но в ходе очередной ссоры схватил ключи от ее новой машины и намеревается увезти детей. «Он уже разбил не одну мою машину, а эту я купила буквально вчера», — жалуется она, как бы оправдываясь за вызов полицейских по столь незначительному поводу.

Полицейские приедут за несколько минут, и на улицах городка Кеноша на полпути между Милуоки и Чикаго в северном штате Висконсин начнется одна из самых громких трагических историй прошлого года в США. По пути к дому сотрудники узнают по рации, что 29-летний Блейк уже находится в розыске — по подозрению во вторжении в дом девушки и сексуальном насилии .

Увидев Блейка, офицеры попытаются его скрутить и задержать, но тщетно. Выстрелы из электрошокера-тазера не остановили мужчину: полицейские впоследствии расскажут, что еще никогда не видели, чтобы человек с такой легкостью вырвал из кожи вонзившиеся в нее электроды.

Дальнейшие события хорошо задокументированы на видео выглянувшими на шум соседями девушки: вот Блейк встает и, прихрамывая, идет к машине, в которой уже сидят трое его детей, вот полицейский хватает его за майку, чтобы помешать сесть на водительское сиденье, звучат выстрелы.

Требуется семь выстрелов, чтобы Блейк выронил небольшой нож, который достал по пути к машине — впоследствии число выстрелов станет главным свидетельством полицейской жестокости, хотя, как отметит позже окружной прокурор, служебные инструкции регламентируют продолжение стрельбы до момента, когда угроза сотруднику перестает быть реальной. Рядом кричит ошеломленная Лакиша Букер.

Акция протеста в Нью-Йорке. Фото: Timothy A. Clary / AFP / East News

День и ночь

Полицейское колено на шее Джорджа Флойда в Миннеаполисе и выстрелы в спину Джейкоба Блейка в Кеноше попали на видео, поэтому не только обрели национальный резонанс благодаря соцсетям, но и позволили зрителям сделать выводы о виновности участников задолго до результатов каких-либо расследований.

Полицейский из дела Флойда после протестов Black Lives Matter получил 22-летний срок, стрелявший в Блейка офицер в итоге вернулся на работу через полгода без предъявления обвинений. Сам Блейк после удаления поврежденных внутренних органов и операций на позвоночнике выжил, хотя и был парализован ниже пояса — теперь он постепенно учится вставать на ноги.

Трагические события августа 2020 года продолжились: протесты после стрельбы в Кеноше закончились еще одной стрельбой, теперь уже с погибшими.

Пока тяжелораненого Блейка оперировали в больнице, Кеношу охватили стихийные выступления. На фоне широкого резонанса и массовых протестов после гибели Флойда новость об очередной стрельбе белым полицейским в чернокожего при задержании — еще и семь раз подряд на широко разошедшемся видео — вывела на улицы сотни возмущенных людей.

Сразу после инцидента жители Кеноши собрались перед полицейским кордоном на месте происшествия, потом протесты охватили другие городские улицы и резко ожесточились, перейдя на двухтактный формат: днем — мирные марши, ночью — бьющиеся вдребезги стекла магазинов и машин, горящие мусоровозы и здания, летящие камни и слезоточивый газ.

Несколько дней протесты и погромы продолжались в центре города; акции прошли также в других городах Висконсина и по всей стране. В Кеношу ввели Национальную гвардию, объявили чрезвычайное положение и комендантский час. Игроки «Милуоки Бакс» из того же Висконсина устроили забастовку, отказавшись выходить на площадку в плей-офф НБА в знак солидарности, и уговаривать их не прерывать сезон пришлось Бараку Обаме.

«Будьте как вода, распространяйтесь как огонь», — призывали протестующих граффити на стенах местного суда. Граффити стирали днем, оценивая ущерб и готовясь к следующей ночи.

Кайл Риттенхаус. Фото: Pat Nabong / Chicago Sun-Times / AP

Первая кровь 2

Одно из таких граффити днем 25 августа смывал юноша по имени Кайл Риттенхаус из расположенной неподалеку деревни Антиохия . Вечером того же дня в руках у 17-летнего Риттенхауса оказался уже не скребок, а полуавтоматическая винтовка AR-15 , купленная на имя совершеннолетнего друга на «коронавирусные» выплаты.

Молодой человек консервативных настроений превозносил полицию, ходил на полицейские и пожарные курсы подготовки и поддерживал контрлозунг Blue Lives Matter, уравнивающий убийства полицейских на службе с преследованиями чернокожих.

Политическая поляризация в США во время президентского срока Дональда Трампа достигла пика, и обострение ситуации в Кеноше спровоцировало разделение по уже сложившимся идеологическим линиям: для одних Блейк был очередным пострадавшим в бесконечной череде полицейского насилия, жертвами которого непропорционально часто становятся чернокожие американцы, для других — новой попыткой навязать искаженную версию реальности и оклеветать правоохранителей, придерживающихся инструкций в опасных ситуациях.

На улицы Кеноши вышли и те, и другие: в город стянулись как сторонники разнообразных движений за социальную справедливость от Black Lives Matter до американской версии антифашизма, так и сторонники закона и порядка, решившие собственными силами дать отпор ночным погромщикам из новостей.

Одна из групп таких защитников частной собственности расположилась на крыше автомастерской Car Source — машины из одноименного автосалона жгли прошлой ночью. «Я смотрел видео в соцсетях, фейсбучные стримы, тикток. Видел, как жгли Car Source с автомобилями. Видел, как напали на полицейского, ему бросили кирпич в голову. Видел, как получил по лицу владелец магазина с матрасами, ему кажется челюсть сломали. Этому нужно было положить конец», — рассказывал Риттенхаус.

Поздним вечером 25 августа подросток попал на несколько видео: на груди скрещены ремни AR-15 и полевой аптечки, сначала он уверенно говорит, что взял на себя функции вооруженного охранника мастерской и медика, а через несколько минут — уже слегка растерянно — рассказывает, как его залили перцовым спреем.

Что произошло дальше, мы знаем только по видео, на котором Риттенхаус с винтовкой убегает от разъяренного бритоголового мужчины с пакетом. Это Джозеф Розенбаум, несколькими часами ранее выписанный из клиники после попытки суицида, а в больничном пакете — его вещи; по словам очевидцев, он крайне резко реагировал на людей с оружием на улице.

Как он оказался на акции протеста, неизвестно и уже не прояснится: попытка Риттенхауса потушить подожженный мусорный бак выведет Розенбаума из себя, он погонится за Кайлом, швырнет в его сторону свой пакет и почти догонит — а тот развернется и четырежды выстрелит из винтовки. Раны Розенбаума окажутся смертельными.

Следующие кадры: Риттенхаус в смятении бежит с винтовкой наперевес по широкой Шеридан-роуд посреди протестующих. Кто-то кричит ему вслед, кто-то пытается догнать. Подросток оступается и падает на асфальт. Окружающие по очереди налетают на него, Кайл поднимает винтовку и стреляет снова: в одном случае он промахнется, Энтони Хьюбер, пытавшийся ударить его скейтбордом , погибнет, а доставший пистолет Гейдж Гросскройц получит пулю в правую руку, которая «распылит» его бицепс.

Черное и белое

«Можно ли утверждать, мистер Гросскройц, что вне зависимости от того, что вы нам скажете или что вы помните, все, что случилось той ночью, было снято на видео или попало на фотографии, верно?» — спрашивал в суде представитель обвинения Томас Бингер у выжившего в той потасовке. Действительно, число видеосвидетельств трагических событий ночи 25 августа внушительно, и сомнений в зафиксированной последовательности фактов практически нет.

Споры вызывала только оправданность действий Риттенхауса, которому теперь уже 18 лет и которого судили в Кеноше по пяти обвинениям: умышленное убийство (Хьюбер), убийство, объясняемое опасным поведением (Розенбаум), попытка умышленного убийства (Гросскройц) и два случая опасного поведения, создавшего угрозу безопасности окружающих — то есть по одному обвинению за каждого из тех, в кого подросток стрелял, а также за созданную им опасность жизни репортера правого издания Daily Caller, находившегося рядом во время стрельбы в Розенбаума.

Обвинение в незаконном владении опасным оружием в несовершеннолетнем возрасте — самое легкое по доказательной базе для обвинения, но грозившее лишь несколькими месяцами заключения — Риттенхаусу также предъявили, но его отмел судья Брюс Шредер. Судья согласился с защитой, что формулировки закона штата Висконсин об открытом ношении оружия слишком неконкретны, и 17-летнему формально разрешено держать в руках «не короткоствольное» оружие.

Дело рассматривал суд присяжных на фоне акций протеста против и за Риттенхауса.

Риттенхаус стрельбу в людей тем вечером не отрицал, но вину не признавал: он настаивал, что в каждом случае действовал строго в целях самообороны, защищаясь от нападавших на него людей. Он плакал, когда его допрашивали об инциденте с Розенбаумом, хотя многие ему не верили.

«Гражданин, спровоцировавший инцидент, не может прикрываться самообороной. Создавая опасную ситуацию, он теряет право на объяснение своих действий самообороной, ведь это он принес оружие и направлял его на людей с угрозой их жизням. Подсудимый спровоцировал все произошедшее», — в свою очередь обращался к присяжным прокурор Бингер.

Законодательство Висконсина разрешает вести огонь на поражение только в тех случаях, когда это «необходимо, чтобы предотвратить смертельную угрозу или угрозу физической расправы». Это и доказывала защита, пытаясь выставить оппонентов Риттенхауса в дурном свете: Гросскройца на допросе уличали в сокрытии от следствия немаловажного факта, что в его руке был направленный на Кайла пистолет , и показывали пост его друга с цитатой «Сожалею только о том, что не убил этого парня», Розенбаума обвиняли в погоне за обвиняемым и клеймили опасным бунтовщиком, а злосчастный скейтборд Хьюбера описывали как «смертельно опасное» оружие.

Пресса активно освещала процесс, критикуя председательствовавшего судью Шредера, который то запрещал зумить видео пальцами на айпадах, потому что Apple «использует 3D и логарифмы» , то кричал на прокурора Бингера (по делу: тот начал критиковать отказ Риттенхауса давать показания до суда, а это право защищает конституция США).

«Кое-кто из нашего города сделал семь выстрелов, и это признали допустимым, — выступал адвокат Марк Ричардс, подразумевая стрельбу полицейского в Джейкоба Блейка. — Мой клиент сделал четыре выстрела за три четверти секунды, чтобы защитить свою жизнь от господина Розенбаума. Мне жаль, [что так вышло], но это было так».

Сам Джейкоб Блейк в интервью TMZ за несколько дней до решения присяжных по делу Риттенхауса говорил, что не готов назвать его плохим человеком, и в первую очередь хотел бы, чтобы всей ситуации с уличными беспорядками не произошло. «Его не должно было быть здесь»— ключевая фраза многих свидетелей трагедии в Кеноше.

Редактор: Дмитрий Трещанин

Обновлено в 23:50. Добавлена информация об исключении обвинения в незаконном ношении оружия.

— Быть может, — сказал Франгейт одному из тех людей со старческими, сухими лицами, осматривать которых ему доставляло не меньшее удовольствие, чем некогда взирать на мумии в Лисском музее, — может быть, вы объясните мне снисходительно, что значит этот гром, блеск и оживление?

Приезжий остановился, строго ловя сверх очков, не дерзость ли блеснет в лице вопрошателя, но Франгейт смотрел на него лишь любопытно и кротко.

— Я вижу, вы не здешний, — сказал старец, беря Франгейта за пуговицу пиджака и отводя в сторону. — Вот! — Он извлек золотые часы с хрустальной крышкой и сунул их к глазам Франгейта. — Мы имеем точное время — десять часов сорок три минуты одиннадцатого утра 22 февраля тысяча девятьсот двадцать третьего года, а в двенадцать с одной минутой первого того же числа и этого же года начнется солнечное затмение, которое продлится один час и сорок минут. Труба упала! — вскричал он затем, яростно потопал ногами и ринулся к подводе, где загремели небесные принадлежности.

«В таком случае, — подумал Франгейт, — надо торопиться. Если я не куплю теперь же пороху, крючков, пистонов и табаку, лавки, несомненно, закроются, так как часть торгашей будет ожидать конца мира, а другая — начала дневного света, покупатели же исчезнут на крыши».

На рынке Франгейт увидел на возвышении человека, размахивающего руками; вокруг него, покатываясь от смеха, роилась рыночная толпа.

Туда пока что трудно было пробраться. Настроенный невесело, Франгейт задумчиво смотрел на развлекающуюся толпу, машинально прислушиваясь в то же время к разговору под навесом рыночного трактира. Разговор этот, с трубками в зубах, вела компания трубочистов; их ведьмины хвосты, которыми прополаскивают они щели труб, свешивались с их плеч ниже сиденья вместе с остальными орудиями пыток. Нет еще автора, который описал бы физиономию трубочиста без мыла, поэтому и мы не посягаем на трудную задачу, а предоставляем солнечному лучу, проникающему сквозь дыры холста трактирной палатки, играть на лицах негритянского цвета с европейскими очертаниями.

Каждый раз, как прихлебывал трубочист из стакана, немного черной мути осаживалось с усов на дно.

— Так вот, — говорил наиболее пьяный из них, — я не настолько пьян, чтобы нести вздор. А все это штуки Бам-Грана, которого давно уже не было в нашем городе.

— Давно или недавно, — сказал другой, — а сдается, что начинается похожее на ветер с горы.

— Что же это за «ветер с горы»? — спросил гуртовщик, пересев из угла к столу.

— Ветер с горы… Э, это страшная вещь, — сказал трубочист. — То дело произошло лет двадцать назад, когда в Ахуан-Скапе не было и половины домов. Слушайте: начался ветер. Ветры бывали, само собой, и раньше, но такого не упомнит даже моя бабушка, а она еще, слава богу, жива. Не был он ни силен, ни холоден, но дул все в одну сторону и намел песку с подветренной стороны к стенам фута на три. Наступила такая тоска, что хоть вешайся. Действовал этот ветер, как вино или горе. Все побросали свои занятия, лавки закрылись, мужья бросили жен и ушли в неизвестную сторону. В то же время четырнадцать человек кончили самоубийством, спился целый квартал и сошла с ума добрая половина. Вот что такое «ветер с горы». Я сам чувствовал себя так, как будто потерял дом и семью и надо идти разыскивать их где-то на краю света. Но известно, что все это штуки Бам-Грана. Однажды…

— А кто такой этот Бам-Гран? — спросил молодой солдат.

Вопрос был, очевидно, так неуместен, невежествен и невежлив, что рассказчик, зацепив бороду черной клешней, крякнул, посмотрел вверх и горько покачал головой. На тупило молчание, а незаметно для себя, но сильно покрасневший солдат стал беззаботно крутить ус, смотря в пространство с напряжением затаенной обиды.

Заинтересованный, Франгейт подошел ближе.

— Слушай, молодчик, — начал поучать дерзкого трубочист, — скажем, идешь ты по улице и видишь, что тебе несут на блюде жареную свинью. Хорошо. Не спрашивая лишний раз, почему и как эта свинья, берешь ты ее в обе руки и ищешь места, где закусить, а свинья преспокойно слезает с блюда, идет рядом и говорит: «Экий ты дурак, братец. Экий же ты осел, молодой человек». Так вот это и есть Бам-Гран, если только он вознаградит тебя тут же, толкнув под ногу золотую монету.

Гомерический хохот окружил растерявшегося солдата. Перебивая шум, трубочист продолжал:

— Бам-Гран ходит в зеленом сюртуке, на голове у него цилиндр, жилет модный и брюки модные, а сапоги блестят, как зеркало. Если ты его встретишь и поладишь с ним, то он сделает тебе все, что ты хочешь, хоть клад достанет; кроме того, знает он птичий и звериный язык и может показать в любом месте земли, что там делается. Но он, видишь, очень нервен, и угодить ему трудно, как барышне, если она, закатив глаза, начнет бить ногами и требовать немедленно яду, а если не угодишь, то он исчезнет, как все равно — пфу.

Улыбаясь, Франгейт двинулся дальше, попав теперь как раз на пустое место, с которого расходилась толпа и где можно было почти вплотную придвинуться к возвышению.

Еще не начиналось затмение, но легкие облака, время от времени набегая на солнце, как бы готовили жителей для предчувствия его великой ночной тени. Как это, так и другие настроения смешанного характера, напоминающие не то объезд, не то нашествие гастролеров, тронули уже душу Франгейта беззвучной мелодией, располагающей к странностям. Но был он все же громко озадачен тем, как выглядел человек, стоявший на бочке — именно тот человек, вокруг которого толпились и зубоскалили обыватели. Франгеит даже вздрогнул и отступил, невольно оглянувшись на палатку трактира, где нарисовали ему портрет легендарного фантома, — так точно описал трубочист костюм человека на бочке.

Приезжий остановился, строго ловя сверх очков, не дерзость ли блеснет в лице вопрошателя, но Франгейт смотрел на него лишь любопытно и кротко.

— Я вижу, вы не здешний, — сказал старец, беря Франгейта за пуговицу пиджака и отводя в сторону. — Вот! — Он извлек золотые часы с хрустальной крышкой и сунул их к глазам Франгейта. — Мы имеем точное время — десять часов сорок три минуты одиннадцатого утра 22 февраля тысяча девятьсот двадцать третьего года, а в двенадцать с одной минутой первого того же числа и этого же года начнется солнечное затмение, которое продлится один час и сорок минут. Труба упала! — вскричал он затем, яростно потопал ногами и ринулся к подводе, где загремели небесные принадлежности.

«В таком случае, — подумал Франгейт, — надо торопиться. Если я не куплю теперь же пороху, крючков, пистонов и табаку, лавки, несомненно, закроются, так как часть торгашей будет ожидать конца мира, а другая — начала дневного света, покупатели же исчезнут на крыши».

На рынке Франгейт увидел на возвышении человека, размахивающего руками; вокруг него, покатываясь от смеха, роилась рыночная толпа.

Туда пока что трудно было пробраться. Настроенный невесело, Франгейт задумчиво смотрел на развлекающуюся толпу, машинально прислушиваясь в то же время к разговору под навесом рыночного трактира. Разговор этот, с трубками в зубах, вела компания трубочистов; их ведьмины хвосты, которыми прополаскивают они щели труб, свешивались с их плеч ниже сиденья вместе с остальными орудиями пыток. Нет еще автора, который описал бы физиономию трубочиста без мыла, поэтому и мы не посягаем на трудную задачу, а предоставляем солнечному лучу, проникающему сквозь дыры холста трактирной палатки, играть на лицах негритянского цвета с европейскими очертаниями.

Каждый раз, как прихлебывал трубочист из стакана, немного черной мути осаживалось с усов на дно.

— Так вот, — говорил наиболее пьяный из них, — я не настолько пьян, чтобы нести вздор. А все это штуки Бам-Грана, которого давно уже не было в нашем городе.

— Давно или недавно, — сказал другой, — а сдается, что начинается похожее на ветер с горы.

— Что же это за «ветер с горы»? — спросил гуртовщик, пересев из угла к столу.

— Ветер с горы… Э, это страшная вещь, — сказал трубочист. — То дело произошло лет двадцать назад, когда в Ахуан-Скапе не было и половины домов. Слушайте: начался ветер. Ветры бывали, само собой, и раньше, но такого не упомнит даже моя бабушка, а она еще, слава богу, жива. Не был он ни силен, ни холоден, но дул все в одну сторону и намел песку с подветренной стороны к стенам фута на три. Наступила такая тоска, что хоть вешайся. Действовал этот ветер, как вино или горе. Все побросали свои занятия, лавки закрылись, мужья бросили жен и ушли в неизвестную сторону. В то же время четырнадцать человек кончили самоубийством, спился целый квартал и сошла с ума добрая половина. Вот что такое «ветер с горы». Я сам чувствовал себя так, как будто потерял дом и семью и надо идти разыскивать их где-то на краю света. Но известно, что все это штуки Бам-Грана. Однажды…

— А кто такой этот Бам-Гран? — спросил молодой солдат.

Вопрос был, очевидно, так неуместен, невежествен и невежлив, что рассказчик, зацепив бороду черной клешней, крякнул, посмотрел вверх и горько покачал головой. На тупило молчание, а незаметно для себя, но сильно покрасневший солдат стал беззаботно крутить ус, смотря в пространство с напряжением затаенной обиды.

– Я вижу, вы не здешний, – сказал старец, беря Франгейта за пуговицу пиджака и отводя в сторону. – Вот! – Он извлек золотые часы с хрустальной крышкой и сунул их к глазам Франгейта. – Мы имеем точное время – десять часов сорок три минуты одиннадцатого утра 22 февраля тысяча девятьсот двадцать третьего года, а в двенадцать с одной минутой первого того же числа и этого же года начнется солнечное затмение, которое продлится один час и сорок минут. Труба упала! – вскричал он затем, яростно потопал ногами и ринулся к подводе, где загремели небесные принадлежности.

«В таком случае, – подумал Франгейт, – надо торопиться. Если я не куплю теперь же пороху, крючков, пистонов и табаку, лавки, несомненно, закроются, так как часть торгашей будет ожидать конца мира, а другая – начала дневного света, покупатели же исчезнут на крыши».

На рынке Франгейт увидел на возвышении человека, размахивающего руками; вокруг него, покатываясь от смеха, роилась рыночная толпа.

Туда пока что трудно было пробраться. Настроенный невесело, Франгейт задумчиво смотрел на развлекающуюся толпу, машинально прислушиваясь в то же время к разговору под навесом рыночного трактира. Разговор этот, с трубками в зубах, вела компания трубочистов; их ведьмины хвосты, которыми прополаскивают они щели труб, свешивались с их плеч ниже сиденья вместе с остальными орудиями пыток. Нет еще автора, который описал бы физиономию трубочиста без мыла, поэтому и мы не посягаем на трудную задачу, а предоставляем солнечному лучу, проникающему сквозь дыры холста трактирной палатки, играть на лицах негритянского цвета с европейскими очертаниями.

Каждый раз, как прихлебывал трубочист из стакана, немного черной мути осаживалось с усов на дно.

– Так вот, – говорил наиболее пьяный из них, – я не настолько пьян, чтобы нести вздор. А все это штуки Бам-Грана, которого давно уже не было в нашем городе.

– Давно или недавно, – сказал другой, – а сдается, что начинается похожее на ветер с горы.

– Что же это за «ветер с горы»? – спросил гуртовщик, пересев из угла к столу.

– Ветер с горы… Э, это страшная вещь, – сказал трубочист. – То дело произошло лет двадцать назад, когда в Ахуан-Скапе не было и половины домов. Слушайте: начался ветер. Ветры бывали, само собой, и раньше, но такого не упомнит даже моя бабушка, а она еще, слава богу, жива. Не был он ни силен, ни холоден, но дул все в одну сторону и намел песку с подветренной стороны к стенам фута на три. Наступила такая тоска, что хоть вешайся. Действовал этот ветер, как вино или горе. Все побросали свои занятия, лавки закрылись, мужья бросили жен и ушли в неизвестную сторону. В то же время четырнадцать человек кончили самоубийством, спился целый квартал и сошла с ума добрая половина. Вот что такое «ветер с горы». Я сам чувствовал себя так, как будто потерял дом и семью и надо идти разыскивать их где-то на краю света. Но известно, что все это штуки Бам-Грана. Однажды…

– А кто такой этот Бам-Гран? – спросил молодой солдат.

Вопрос был, очевидно, так неуместен, невежествен и невежлив, что рассказчик, зацепив бороду черной клешней, крякнул, посмотрел вверх и горько покачал головой. На тупило молчание, а незаметно для себя, но сильно покрасневший солдат стал беззаботно крутить ус, смотря в пространство с напряжением затаенной обиды.

Читайте также: